Смотрели урок по русскому языку. О сохранении рода при поэтических переводах.
Ein Fichtenbaum steht einsam

Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Höh';
Ihn schläfert; mit weißer Decke
Umhüllen ihn Eis und Schnee.

Er träumt von einer Palme,
Die, fern im Morgenland,
Einsam und schweigend trauert
Auf brennender Felsenwand.

В немецком языке, как и в русском, есть категория рода. И у Гейне деревья разнородны. Русские переводчики, включая Тютчева и Фета, стремились эту гендерную связку сохранить. В оппозицию пальме у них шел то клен, то дуб.

На севере мрачном, на дикой скале
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле,
И сон его вьюга лелеет.
Про юную пальму все снится ему,
Что в дальных пределах Востока,
Под пламенным небом, на знойном холму
Стоит и цветет, одинока...

И только один переводчик этим базовым принципом мироустройства пренебрег. И я даже затрудняюсь однозначно определить, о чем его стихотворение: о дружбе, о мечте о том, кто мог бы тебя понять, о том, что у каждого свои проблемы, или о том, что нет в мире совершенства, об одиночестве..., но точно не о том, что все в мире сводится к сиськам половому инстинкту. :))

( если еще не догадались, то можно прочесть )

Здесь.
Вообще-то я не его поклонница :). Точнее, он мне не близок. Как в чудесном анекдоте Довлатова, он пессимист, а я оптимист :).
Больше всего я люблю у него Письма к римскому другу - за чеканную поступь слога,
латинянскую простоту (обычно ему не присущую) и пронзительность

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
        Скоро осень, все изменится в округе.
     Смена красок этих трогательней, Постум,
        чем наряда перемена у подруги.

     Дева тешит до известного предела --
        дальше локтя не пойдешь или колена.
     Сколь же радостней прекрасное вне тела:
        ни объятья невозможны, ни измена!

        ___

     Посылаю тебе, Постум, эти книги.
        Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
     Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
        Все интриги, вероятно, да обжорство.

     Я сижу в своем саду, горит светильник.
        Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
     Вместо слабых мира этого и сильных --
        лишь согласное гуденье насекомых.

        ___

     Здесь лежит купец из Азии. Толковым
        был купцом он -- деловит, но незаметен.
     Умер быстро -- лихорадка. По торговым
        он делам сюда приплыл, а не за этим.

     Рядом с ним -- легионер, под грубым кварцем.
        Он в сражениях империю прославил.
     Сколько раз могли убить! а умер старцем.
        Даже здесь не существует, Постум, правил.

        ___

     Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
        но с куриными мозгами хватишь горя.
     Если выпало в Империи родиться,
        лучше жить в глухой провинции у моря.

     И от Цезаря далеко, и от вьюги.
        Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
     Говоришь, что все наместники -- ворюги?
        Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

        ___

     Этот ливень переждать с тобой, гетера,
        я согласен, но давай-ка без торговли:
     брать сестерций с покрывающего тела --
        все равно что дранку требовать от кровли.

     Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
        Чтобы лужу оставлял я -- не бывало.
     Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
        он и будет протекать на покрывало.

        ___

     Вот и прожили мы больше половины.
        Как сказал мне старый раб перед таверной:
     "Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
        Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

     Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
        Разыщу большой кувшин, воды налью им...
     Как там в Ливии, мой Постум, -- или где там?
        Неужели до сих пор еще воюем?

        ___

     Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
        Худощавая, но с полными ногами.
     Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
        Жрица, Постум, и общается с богами.

     Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
        Или сливами. Расскажешь мне известья.
     Постелю тебе в саду под чистым небом
        и скажу, как называются созвездья.

        ___

     Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
        долг свой давний вычитанию заплатит.
     Забери из-под подушки сбереженья,
        там немного, но на похороны хватит.

     Поезжай на вороной своей кобыле
        в дом гетер под городскую нашу стену.
     Дай им цену, за которую любили,
        чтоб за ту же и оплакивали цену.

        ___

     Зелень лавра, доходящая до дрожи.
        Дверь распахнутая, пыльное оконце,
     стул покинутый, оставленное ложе.
        Ткань, впитавшая полуденное солнце.

     Понт шумит за черной изгородью пиний.
        Чье-то судно с ветром борется у мыса.
     На рассохшейся скамейке -- Старший Плиний.
        Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.